Жанна д'Арк - Страница 24

— Не был ли тот знак венцом золотым, серебряным или из драгоценных камней? — спрашивали судьи, пытаясь подойти через «знак» и к «тайне».

— Этого я вам не скажу, — отвечала Жанна и, как будто смеясь над ними и дразня их, прибавила: — Знак вам нужен один, — чтоб освободил меня Господь из ваших рук: это и будет для вас вернейшим знаком!

— Не было ли Ангела над головой короля, когда ваши Голоса указали вам на него? — подходят судьи с другой стороны.

— Будет об этом! — отвечает Жанна так спокойно и властно, как будто не судьи, а она сама ведет допрос.

— Вы должны говорить все, что знаете, — настаивают судьи.

— Нет, всего я вам не скажу, лучше отрубите мне голову! — говорит она так, что все чувствуют: как говорит, так и будет; умрет, а всего не скажет.

LIV

Множество законоведов и богословов ученейших, — всего Парижского университета и всей Римско-католической церкви цвет, — собралось на эту безграмотную сельскую девочку, почти ребенка, и ничего не может с нею сделать. Ловят ее, в каждом вопросе ставят ей западню; но она неуловима для них, как птица — для гончих.

— Говорит ли св. Маргарита по-английски?

— Как могла бы она говорить по-английски, не будучи на стороне англичан?

— Значит, святые англичан ненавидят?

— Любят они тех, кого любит Бог, и ненавидят, кого Бог ненавидит.

— Значит, Бог англичан ненавидит?

— Этого я не знаю; знаю только, что англичане изгнаны будут из Франции!

— Не являлись ли вам св. Катерина и св. Маргарита, у Фейного дерева?

В этом вопросе, как будто невинном, — тоже западня: мнимые святые, — может быть, действительные Феи, духи нечистые.

— Как от них пахло, хорошо или дурно?

Это значит: «Не пахло ли адскою серой?»

— Очень хорошо пахло, очень хорошо! — отвечает Жанна детски просто и доверчиво. — Я их обнимала и целовала…

И вдруг опять, как будто смеется над судьями, дразнит их:

— А больше я вам ничего не скажу!

— Был ли Архангел Михаил одет или гол?

— Думаете ли вы, что Богу нечем его одеть?

— Как же вы узнавали, кто вам является, мужчина или женщина?

На этот вопрос, гнусный и глупый, — жалкий лай гончих на улетающую птицу, — Жанна могла бы совсем не ответить, но отвечает опять детски просто и невинно:

— Я узнавала это по голосам, лицам и одеждам.

— Длинные ли у них волосы или короткие?.. Нет ли чего-нибудь между волосами и венцами?

Это значит: «нет ли у них бесовских рогов?» Искренне, может быть, думают святые отцы-инквизиторы, что это могло быть; не знают наверное, было или не было; ставя ей западню, сами в нее попадаются, а она только смеется над ними.

LV

Вот когда эти мудрые старцы могли бы понять, что значит: «из уст младенцев устроил хвалу»; «утаил сие от мудрых и открыл младенцам».

Этот почти непрерывный шестимесячный допрос, поединок Юной, Безумной, Святой, с грешными, умными, старыми, — как бы непрерывное, воочию перед нами совершающееся чудо Божие.

Так же неуязвима и радостна Жанна под огнем перекрестных вопросов, как под огнем пушек на поле сражения, и радость эта искрится в ее ответах, как светлое вино родных шампанских и лоренских лоз.

Эта «простенькая», «глупенькая» девочка приводит этих всегда молчаливых, спокойных и сдержанных людей в такую ярость, что вдруг вскакивают они и говорят все вместе, перебивая друг друга, не слыша и не понимая сами, что говорят.

— Тише, отцы мои любезные, тише! Не говорите же все вместе, — останавливает их Жанна, с такой веселой улыбкой, что все они, вдруг опомнившись и застыдившись, умолкают.

— Слыша Голоса, видите ли вы свет? — спрашивает кто-то.

— Свет исходит не только от вас, мой прекрасный сеньор! — отвечает Жанна так быстро и живо, что многие невольно усмехаются.

— Я уже на это раз отвечала… Поищите в ваших бумагах, — говорит она одному из письмоводителей.

Тот ищет и находит.

— Ну вот видите. Будьте же впредь внимательней, а не то я вам уши надеру, — шутит она так весело, как будто это не суд, а игра.

— Жанна, хорошо ли, что вы дрались под Парижем, в день Рождества Богородицы?

— Будет об этом! — отвечает она, потому что знает, что они все равно не поймут, что это было хорошо.

— Видели вы, Жанна, как льется английская кровь?

— Видела ли? Как вы осторожно говорите! Да, конечно, видела. Но зачем же англичане не уходили из Франции?

— Вот так девка, жаль, что не наша! — восхитился кто-то из английских рыцарей.

— Молчите! — кричит на него епископ Бовезский и продолжает, обращаясь к Жанне:

— Вы и сами убивали?

— Нет, никогда! Я носила только знамя.

— Почему в Реймсе, на королевском венчании, не было ни одного знамени, кроме вашего?

— Кому труд, тому и честь, — отвечает она, и все на минуту умолкают, точно ослепленные молнией: так прекрасен ответ.

LVI

Многие ответы ее на самые темные и сложные вопросы богословской схоластики — чудо детской простоты. Кажется иногда, что не сама она говорит, а Кто-то — через нее:

Будет вам дано, что сказать, ибо не вы будете говорить, но Дух (Мт. 10, 19–20).

— Будете ли вы, Жанна, в раю или в аду? Что вам говорят об этом Голоса?

— Буду, говорят, спасена, и я этому верю так, как будто я уже сейчас в раю!

— Эти ваши слова большого веса, Жанна.

— Да, это для меня великое сокровище!

— Думаете ли вы, что находитесь в состоянии благодати? — спрашивает ученейший доктор Парижского университета, мэтр Жан Бопэр.

Ропот возмущения проносится между судьями. Кто-то из них замечает, что подсудимая может не отвечать на такие вопросы.